“Невское время”
1998
17 февраля
В отличие от московских гастролей балета Мариинского театра , балет Большого в Петербурге прошел спокойно и без скандалов. Билеты продавались по номиналу; причем, почти на все спектакли их можно было купить в кассе театра перед началом. Зал был полон, но по-настоящему ломился только на первом представлении "Лебединого озера". Публика принимала радушно, правда, на большинстве спектаклей поклоны по окончании ограничивались одним выходом на голубой занавес (для справки: в Мариинском так заканчивается разве что дежурная "Сильфида"). Среди зрителей было замечено немало известных лиц — от губернатора с супругой до Алисы Фрейндлих с Романом Виктюком. Закрывая гастроли, Владимир Васильев выглядел удовлетворенным и выразил искреннюю надежду на новые выступления московской труппы "на этой священной сцене". Гастроли благополучно закончились: теперь самое время разобраться в художественном качестве показанного, в том, чего-таки стоит Большой балет сегодня.
Из пяти названий гастрольной афиши четыре представляли так называемый новый репертуар. Действительную новизну удалось обнаружить только в программе одноактных балетов — "Прелести маньеризма" и "Сны о Японии", поставленных Алексеем Ратманским. Остальные на поверку оказались некими эрзацами балетного искусства.
Больше всех пострадал "Спартак". В свое время этот балет Юрия Григоровича неслучайно стал визитной карточкой Большого. Он идеологически выдержан и по революционной тематике, и по эстетике монументального соцерализма; при этом, сочинен вдохновенно и с подлинным чувством, как мухинские "Рабочий и колхозница". Когда-то "Спартак" поражал незаурядным масштабом личностей главных героев. Нынешний спектакль наполнен какими-то скучными хорошистами и односложными злодеями. Они стараются выполнить технически сложный хореографический текст, и делают это небезуспешно. С актерским наполнением сложнее. Спартак и Красс в первом составе — Юрий Клевцов и Владимир Непорожний — выглядели почти манекенами; второй состав был оживленнее: Спартак Дмитрия Белоголовцева — чувствительный и рефлексивный молодой человек, Красс Марка Перетокина — жесткий и решительный солдат. Но право, какой может быть пафос борьбы за народное счастье в эпоху сотовых телефонов и пластиковых кредитных карт. Самым живым человеком в этом мавзолее была Эгина Надежды Грачевой; она единственная танцевала полнокровно и страстно — как истинная балерина имперского стиля.
В качестве свидетельства приобщения Большого театра к зарубежной хореографии XX века предлагалось "Укрощение строптивой" Джона Кранко, не самый интересный спектакль хореографа известного, но принадлежащего скорее ко второму эшелону мировых классиков. Здесь труппу ожидала иная задача: скудный хореографический материал, масса игровых сцен с ужимками и всевозможными трюками, где так легко перейти грань вкуса. Увы, артисты слабо владеют школой актерского мастерства, до такой степени, что иной раз беззвучно произносят слова и целые фразы (это легко заметить по артикуляции), не в силах обойтись лишь жестом и пластикой. В итоге, искрометная комедия превратилась в тягостное и утомительное зрелище.
"Гвоздем программы" стали, безусловно, "Жизель" и "Лебединое озеро" в постановке В.Васильева. Первая привлекала костюмами от Живанши, второе — кардинальной переделкой драматургии и хореографии. Сразу надо сказать, что костюмы Живанши смотрятся стильно, вся коллекция решена в очень гармоничной цветовой гамме, использованы хорошие ткани, и вообще приятно, когда на сцене новые и дорогие наряды. Некоторую вычурность костюмов и излишнюю вокруг них суету вполне можно было бы простить, если бы они не были прямым продолжением "оживляжа" всего сценического действия. "Жизель" — абсолютный шедевр, единственный классический балет, в котором выверены каждое движение, каждый жест, каждый акцент, любая мизансцена. И не потому, что это догма, а потому, что лучше и точнее сделать невозможно. Мало того, что представленная редакция романтического балета переполнена приземленными бытовыми эпизодами типа потягивающегося на музыку увертюры крестьянина в телеге, постановщик Владимир Васильев делает из угрюмого Лесничего энергичного парня-заводилу всей деревни — странно, что Жизель не вышла за него замуж, ведь она, как и он, без ума от танцев и всяких затей. И при чем тут Альберт, сумасшествие, одержимые покойницы и прочие высокие материи.
Юная исполнительница партии Жизели Светлана Лунькина работала над ролью со своим репетитором Екатериной Максимовой по принципу "делай как я". Стоит ли говорить о качестве копии по сравнению с оригиналом. Партнером С.Лунькиной был Николай Цискаридзе. Совершенно непонятно, почему этого артиста — с некрасивыми чертами лица, заурядной фигурой, нестабильной техникой и явной склонностью к позерству — называют прирожденным романтическим танцовщиком. Невольно напрашивается и другой вопрос: почему считается, что в труппе Большого особенно сильны мужчины. Из тех, кого показали в Питере, пожалуй, только Сергея Филина можно назвать высококлассным танцовщиком с отточенной техникой, хорошей школой и благородной манерой, органичным существованием в образе (А.Фадеечева и А.Уварова, к сожалению, в "Снах о Японии" и "Прелестях маньеризма" разглядеть как следует не удалось). Во второй "Жизели" в паре с С.Филиным солировала Нина Ананиашвили, безусловная прима-балерина Большого и признанная звезда мирового балета. Н.Ананиашвили поразила редкой по нынешним временам полетностью Жизели-вилисы, необыкновенно сильными и выразительными прыжками.
Кстати, именно благодаря Нине Ананиашвили на свет явились “Прелести маньеризма” и “Сны о Японии”. Она пригласила молодого хореографа Алексея Ратманского, отличающегося музыкальностью и оригинальным композиционным даром. Она же собрала и звездный состав исполнителей, среди которых на радость петербургской публике блеснула солистка Мариинки Татьяна Терехова.
О переделке "Лебединого" можно говорить только как о курьезе. Взаимоотношения героев, мотивировка их поступков, развитие действия лишены какой бы то и было логики. В композиции танцев наблюдаются крайности — либо что-нибудь очень простое, но ударное, типа жете ан турнан по кругу, либо очень изобретательное, с нагромождением нюансов и нюансиков внутри одной танцевальной фразы. Характерные танцы производят впечатление скованности и хаотичности одновременно. Так же, как в "Жизели", очевидно желание изъять все благородное и возвышенное. Показательны танцы кордебалета лебедей. Используя фрагменты хореографии Льва Иванова с четко читаемой структурой, В.Васильев стремится исказить простые линии, внести в них смуту и суету. При ближайшем рассмотрении оказывается — есть, что скрывать: большинство танцовщиц неидеального сложения, с негибким корпусом, с руками, напоминающими плети, с плохо выработанным па де бурре. Но самое главное — нет массовых движений "со вздохом", а значит — нет магии кордебалета как единого художественного организма.
Очевидно, что в Москве и Петербурге разные представления о том, каким должен быть академический балет. В этой разнице — и прелесть, и самобытность. Петербуржцам в оценках москвичей не избежать критериев верности классическим канонам, желания видеть на сцене балерину-личность, вдохновенный кордебалет. И в новом репертуаре как главной художественной идее так долго ожидавшихся гастролей Большого петербуржцу видится желание скрыть дефицит талантливых артистов, недостатки школы, неумение бережно сохранять наследие, и вообще, недоверие к классическому танцу как главному выразительному средству балета. Впрочем, может быть, нас переубедят, если вскоре привезут “Кончерто” Стравинского, только что поставленное Алексеем Ратманским для молодежи Большого и получившее восторженную прессу в Москве.
